Я почуял беду и проснулся от горя и смуты,
И заплакал о тех, перед кем в неизвестном долгу, —
И не знаю, как быть, и как годы проходят минуты…
Ах, родные, родные, ну чем я вам всем помогу?
Хоть бы чуда занять у певучих и влюбчивых клавиш,
Но не помнит уроков дурная моя голова,
А слова — мы ж не дети, — словами беды не убавишь,
Больше тысячи лет, как не Бог нам диктует слова.
О, как мучает мозг бытия неразумного скрежет,
Как смертельно сосёт пустота вседержавных высот.
Век растленен и зол. И ничто на земле не утешит.
Бог не дрогнет на зов. И ничто в небесах не спасёт.
И меня обижали — безвинно, взахлёб, не однажды,
И в моём черепке всем скорбям чернота возжена,
Но дано вместо счастья мученье таинственной жажды,
И прозренье берёз, и склонённых небес тишина.
И спасибо животным, деревьям, цветам и колосьям,
И смиренному Баху, чтоб нам через терньи за ним, —
И прощенье врагам, не затем, чтобы сладко спалось им,
А чтоб стать хоть на миг нам свободней и легче самим.
Ещё могут сто раз на позор и на ужас обречь нас,
Но, чтоб крохотный светик в потёмках сердец не потух,
Нам даёт свой венок — ничего не поделаешь — Вечность
И всё дальше ведёт — ничего не поделаешь — Дух.
1978