Колебались голубые облака,
Полыхали ледниковые луга,
И, стеклянные взрывая валуны,
Топотали допотопные слоны.
Но, неслыханные пастбища суля,
Им индийская мерещилась земля,
И, размахивая хоботом своим,
Уходил за пилигримом пилигрим.
А изнеженный потомок беглецов
Снежной вьюги слышит снова страстный зов,
Слышит снова — и уходит сгоряча
От москитов, от работы, от бича —
В ту страну, где заживают волдыри,
Про которую поют поводыри,
Растянувшись между делом, в полусне,
На крутой и поместительной спине…
Что он видит? — Не осталось и следа
От зелёного арктического льда;
Где когда-то ни пробраться, ни присесть,
Есть равнины, есть леса и травы есть;
На излучинах Гангоподобных рек
Ловит рыбу господин и человек,
И дрожат-гудят мосты, дугой взлетев,
Как запястья на руках у чёрных дев,
И заводы с огневицами печей —
Как вулканы из тропических ночей…
Пусть густеет индевеющая мгла
Под ногами у индийского посла,
Пусть от страха приседают мужики
И набрасывают путы на клыки —
Он проследует, — как вождь, неколебим —
В свой слоновий, в свой родной Ерусалим.
2 января 1928