То галопом, то вверх тормашками –
дни мелькают а ля драже.
Например, эти две с ромашками
не полюбят меня уже.
Прежде взвыл о таком бы бедствии,
нынче ж только губу скривлю:
ничего, как-нибудь впоследствии
я их тоже не полюблю.
Не мычи, пассажир, так ласково.
Стоит повесть твоя пятак.
Сколько пива в тебе голландского,
я вполне угадал и так.
Худший способ вербовки ближнего –
биография с молотка.
Эко диво, что ты из Нижнего!
Хоть из Вышнего Волочка.
Ты бы шансы вперёд просчитывал,
а внедрялся бы уж затем.
Или тот, кто тебя воспитывал,
завоспитывался совсем?
Возражай естеству по-разному,
раздражай ретивое, но
не указывай мне, алмазному,
на своё золотое дно.
Темнота за стеклом — нормальная.
То не юность мосты сожгла.
То банальная радиальная
просияла и отошла.
Но коснуться того сияния,
вспять отмерив по полверсты,
не сумеем уже ни я-я-я,
ни, тем более, ты-ты-ты.
Подожди в турникет рекой впадать
и дыши чуть в сторонку, да.
Мне от Красных ворот рукой подать,
а тебе ещё вон куда.
Так что крепче держись за поручень.
А когда побредёшь пешком,
лучше там припадай к забору, чем
упадай в лопухи мешком.
Вот и якорь стальней стальнейшего.
Ночь у Красных ворот свежа.
Светлячковый пунктир дальнейшего
проникает в туман, жужжа.
Он теряется близ Рейкьявика.
Дальше — джунгли долгот-широт.
В джунглях ни одного человека.
Разумеется, я не в счёт.
Не буквально так синтаксически
превратив "никогда" в "нигде",
над кремнистым путём классически
подпевает звезда звезде.
Я в торжественном их приветствии
не нуждаюсь, но не горжусь:
ничего, как-нибудь впоследствии
я им тоже не пригожусь.